Сент-Женевьев-де-Буа - Страница 104

104

— Да, это главное — Думаю, что более — ничего. Вы правы, в своем предположении, что это он повинен в гибели людей, направлявшихся сюда, что бы явить миру его последнее кровавые деяния. Но погубив их, цели своей он не достиг — уж очень скоро тайное станет явным и о последних его злодеяниях узнают все. Более того воздано будет по заслугам и невинным его жертвам.

— Но почему он так озабочен был сокрытием именно этого злодеяния, ведь не единственное же оно и не первое, да и не последнее, я думаю?

— Да, это так. Но среди вас, живущих, покуда, на этой земле есть не только, и — во множестве, неразумные жертвы его, но и соратники Их более всего и пытался сберечь и защитить он. Но — довольно Большего я не вправе открыть вам. Впрочем, скажу еще вот что — мне позволено и более того — определено было явиться к вам ныне. В том — вижу я добрый знак. В остальном же — положитесь на милость Господа нашего Иисуса Христа, и он не оставит вас.

— А мне? Что теперь делать мне? — снова заговорил Бес. И Поляков почувствовал вдруг и совершенно неожиданно для себя острую болезненную жалость к нему. Так по-детски растерянно и горько прозвучал вопрос — Никто не скажет вам этого, кроме собственного сердца и разума. Велика ваша вина, и тяжким должно быть ее искупление, но определить его можете только вы сами, только тогда оно будет истинным. Это тоже великий труд и уже в нем-подвиг, но если вы действительно ищете искупления этой дороги вам не миновать.

Голос матери Софьи стих и Полякову вдруг показалось — ее более нет подле него. Он же забыл об еще одном, что казалось ему важным. Потому он почт и закричал, вглядываясь в темноту и протягивая даже руку из открытого окна джипа — Диадема! Подождите, я должен вернуть вам диадему! — он лихорадочно, неловко, путаясь в маленьком пакетике, стал извлекать драгоценность, но голос матери Софьи, глуховатый и еще более тихий, чем прежде, словно она медленно отступая во тьму, удалялась от них, остановил его — Отдайте ее тому, кто сейчас рядом с вами — Ему? Но почему — ему?

— Он знает, а если еще не знает, то поймет и очень скоро, я думаю, как ей распорядиться…. Храни вас Бог и прощайте навеки…

Последние ее слова прозвучали совсем тихо и явно издалека. Далее — тишина и темень, будто плотнее подступили к машине, окутывая ее прохладным безмолвием беззвездной ночи.

Беслан Шахсаидов — искупление

Они простились с Поляковы ранним утром, задолго до рассвета, лишь только, дрогнув, рассеялся мрак уходящей ночи и небо из черного, стало густо — синим. О том, что произошло ночью, не сговариваясь, но остро и похоже одинаково чувствуя, что так и надо, они не сказали ни слова. Собственно, они практически не говорили между собой, словно боясь любым, праздно сказанным обыденным словом разрушить то хрупкое, чему ни одни из них не знал названия, но что возникло и трепетало теперь, как пламя тонкой свечи на ветру, рискуя погаснуть навеки, в их душах. Покидая машину, Поляков молча оставил на сидении изящный пакетик с диадемой. Ступив на землю, он слегка замешкался и внимательно, преодолевая разделяющий их полумрак, взглянул в лицо Беслана, словно пытаясь разглядеть и запомнить его — Что смотришь? — усмехнулся тот, но в голосе его не было теперь обычной холодной иронии — Так, просто. Прощай Удачи тебе.

— Спасибо. Прощай и ты.

Больше им сказать друг другу было нечего Поляков быстро миновал монастырский двор, бросив, правда, взгляд в сторону разверзнутой пасти колодца и на мгновенье лишь сомневаясь — подойти ли к нему — так много сказано было об этом колодце последнее время Но — нет, события этой ночи расставили все по своим местам, колодец теперь, в сущности, был всего лишь старым заброшенным колодцем — не более. И Поляков поспешил прочь с монастырского двора. Он еще только располагался поудобнее в салоне своей машины, готовясь к дальней и не такой уж простой дороге, когда мимо него ревя мощным своим двигателем, на большой довольно скорости пронесся огромный, черный, сияющий огнями, похожий на призрак какого-то неземного механизма джип «Хаммер».

На этот раз Беслан не петлял запутанными партизанскими тропами, не скрывался и явно спешил — джип его несся по шоссе на предельно возможной скорости и любой, кто попытался бы остановить его поплатился бы за это немедленно и жестоко. К счастью, никто не встал на его дороге, и уже к полудню наступившего дня он пересек границу, а ближе к вечеру достиг своей базы, затерянной в одном из труднодоступных горных ущелей. Его люди ждали его с тревогой и нетерпением, и готовы были выполнить любые задания, которые, в том были они уверены, последуют непременно после загадочной тайной отлучки командира. Они, действительно, были готовы ко всему, но короткое распоряжение Беслана, данное как всегда сухо и без комментариев, повергло их в шок. Приказано же было не много и не мало, а в кратчайшие сроки собрать все имеющиеся наличные средства и ценности, в любой форме и валюте. Приказы Беса, однако, его людьми не обсуждались — это легко могло стоить жизни, посему к исходу следующего дня — процесс все же занял некоторое время — ему были доставлены несколько чемоданов и неприметных с виду дорожных сумок, забитых, что называется, под завязку тугими пачками денежных купюр, обычными пластиковыми пакетами, наполненными ювелирными изделиями, монетами, россыпью драгоценных камней без оправ и десятком небольших слитков золота.

— Сколько здесь — небрежно спросил Беслан, когда ему доложили, что процесс сбора окончен — Около десяти, сам понимаешь — плюс-минус — коротко ответил один из старших командиров, руководивший всем процессом, — речь шла о десяти миллионах долларов — Хорошо, грузите все в мою машину — Кто поедет с тобой?

104