Сент-Женевьев-де-Буа - Страница 102

102

Конечно, будь жив Ахмет, ему бы он высказал все без стеснения, да, собственно, Ахмету и не надо было бы почти ничего объяснять: он всегда понимал Беса практически без слов и сам объяснял ему, что происходит. Но нет Ахмета, нет и не будет никогда, с этим надо смириться. А этот симпатичный парень? — разве он сможет его заменить? Нет, не на откровенный разговор Бес не решился, и малодушно заслонился привычной своей холодной грубой иронией.

— Ну что, рад?

— Нет — Почему это? Смерти ищешь?

— Нет, не ищу, но и радоваться особо жизни тоже как-то, знаешь, не получается… Пока не разберусь во всем, по крайней мере…

— Будешь разбираться? А как?

— Пока не знаю, но для начала хочу все здесь осмотреть, может быть, что-то откроется Должно, открыться Я же ехал сюда, не просто так, меня сюда тянуло страшно. Значит, что-то здесь есть — Здесь? Ну есть, конечно — вот развалины, вон там — отсюда не видно тот колодец, куда сбрасывали трупы, стена вокруг хорошо сохранилась Я вот, тоже, есть, машина моя — есть… И что? Дальше что?

— Не знаю. Дождусь утра — там видно будет — Ну, дело твое Я тоже дождусь утра — и поеду отсюда Нет здесь ничего, степь и камни.

— А приезжал тогда зачем?

— Не знаю. Думал как ты, что-то такое откроется. Но — как видишь, тишина. Так что давай, устраивайся, до утра еще долго. Хочешь, в моей машине можешь сидеть. Места много и сидения удобные.

— Ну, если приглашаешь — Почему — нет? Раз уж мы здесь вдвоем…

Дмитрий Поляков и Беслан Шахсаидов — сон

Оба они заснули вдруг, сразу и практически одновременно, что было, разумеется странно уже само по себе, но осмыслить это они смогут лишь потом, после своего пробуждения До этого некоторое время они сидели молча, расположившись рядом на просторных и, действительно, удобных передних сидениях «Хаммера» Ни один их ни в эти минуты не испытывал к другому неприязни, ни, тем более, недоверия, Бес даже отложил на заднее сидение машины свой верный « Узи» Ни один их них не опасался вторжения извне, по крайней мере, двери машины не были заблокированы изнутри и никому не пришло в голову принять, эту, обычную, в общем-то меру предосторожности. Они просто сидели рядом, молча и расслабленно, глядя в плотную пелену ночного мрака, окружающую машину со всех сторон. Никто из них не испытывал страха, но и надежды на то, что этой ночью произойдет что-то неординарное, на что, собственно и рассчитывал каждый, пускаясь в этот долгий и отнюдь не безопасный путь, тоже не было От этого в душах обоих жила теперь тихая печаль и говорить ни о чем не хотелось. А потом они заснули. Вернее погрузились в о состояние, которое поначалу приняли за сон и лишь через несколько минут или может быть даже часов — время как-то совсем не ощущалось здесь, словно обходило оно стороной эти места, оказалось, что это не так.

Хранящее в себе страшные картины ночных явлений деда, сознание Полякова, оказалось более тревожным и чутким, и первым ощутило подле них постороннее присутствие. Дмитрий открыл глаза, остатки короткого вроде бы забытья, цепляющиеся обычно за сознание еще некоторое после пробуждения время, наподобие тонких летних паутинок, прилипающих к лицу так слабо ощутимо, что не разберешь сразу — то ли есть они, то ли это только кажется и теплый ветер просто задел щеку своим невесомым крылом, сейчас отлетели вмиг, как стая испуганных маленьких птах. Однако глаза его оказались не столь прытки и некоторое время он напряженно, но без особого толку вглядывался в кромешную тьму, не различая в ней ничего, пока зрение его наконец не адаптировалось к темноте. Тогда увидел он — очень высокая стройная фигура медленно движется вокруг машины, словно совершая какое-то ритуально действо, либо просто старясь разглядеть ее получше. Двигалась фигура бесшумно, потому что чуткий напряженный так же, как и зрение слух Полякова не различал даже намека не шелест шагов. Еще одно обстоятельство было отмечено Поляковым сразу, в первые же мгновенья, после того как различил он во тьме странную фигуру — силуэт во тьме, более похожий на тень, чем на очертания человеческого тела не принадлежал ни тому, кого по привычке именовал он дедом, ни той, которая называла себя Ирэн. И это открытие позволило Полякову испытать некоторое облегчение, но и тревогу принесло оно: с чем явилось ему или им обоим — это было пока неясно, глубокой ночью это существо, бродящее на фоне черных развалин и будто бы порожденное ими?

Этого он пока не знал.

Фигура, между тем, медленно обойдя вокруг машины, остановилась рядом с ней, как раз с той стороны, где сидел Поляков, возле открытого окна, и ему показалось, что ее обладатель прямо, в упор взглянул на него из темноты И еще почувствовал Поляков: неведомый пришелец знает, что он наблюдает за ним, поэтому сейчас и остановил он свой неспешный обход именно на этом месте — практически напротив его лица.

— Кто вы? — спросил он еле слышно, почти не размыкая губ — Для вас — никто, — немедленно, словно только и ожидая вопроса отозвался ему из темноты чуть глуховатый женский голос, — но раз уж Господу угодно было, чтобы встреча наша состоялась, зовите меня матерью Софьей — Вы живы? — задал Поляков совершенно дурацкий вопрос, но именно эти слова первыми бесконтрольно слетели с его губ — Конечно, нет, — она слабо усмехнулась, и он ощутил на своем лице легкое дыхание, очевидно, она стояла совсем близко от машины, но лица ее он по-прежнему не видел. — В вашем, людском, понимании. И, разумеется, жива, поскольку жива моя душа, как это угодно Господу — Вы пришли наказать меня?

— Наказать? За что же? Вы и так пострадали безвинно — Но мой дед…

102