Сент-Женевьев-де-Буа - Страница 29

Короткие и унылые петербургские сумерки бесшумно вползли в комнату сине-лиловым сумраком и горничная, тихо приоткрыв дверь, оторвала ее от воспоминаний вопросом, не зажечь ли свет и не подать ли чаю — было как раз время. От чая она отказалась и тяжело поднявшись из кресла, направилась в комнату Ирэн проведать ее, хотя, по заверению врачей, спать она теперь должна была как минимум до утра Так и было — племянница пребывала в состоянии глубокого сна, не переменив даже позы, в которой они оставили ее несколько часов назад В комнате было совсем уже темно — лиловые сумерки стремительно перетекали в холодный и сырой вечер, к тому же плотно задернуты были тяжелые шторы на высоких окнах и мать Софья необходимым сочла зажечь маленький ночник в форме цветка лотоса у изголовья кровати Ирэн по прежнему оставалась неподвижна и дышала легко и тихо, так, что тетка должна была близко склониться к ее лицу, чтобы поймать это легкое дыхание Племянница вызывала в ней странное чувство С одной стороны, посвященная старым доктором, для которого похоже не было тайн в семье фон Палленов, как и ранее в семье князей Долгоруких, в подробности ее бурной греховной жизни, пагубной наркотической привязанности, в те жуткие истории, которые рассказывали о ней в свете, мать Софья не могла испытывать ничего, кроме омерзения, стыда и тяжелой скорби от того, что единственная оставшаяся в живых близкая ее родственница столь глубоко порочна Возможно все это и питало ее абсолютную уверенность в том, что Ирэн единственно виновна в смерти брата, павшего именно от ее руки В то же время, от одного только взгляда на хрупкую, почти детскую фигурку племянницы, ее нежное, прозрачное фарфоровое будто лицо, от беспомощного, полного животного ужаса выражения ее необычных фиалковых глаз, сердце игуменьи сжималось, охваченное великой жалостью и такой огромной любовью, что она с трудом сдерживала слезы, коих не ведала уже многие годы, живя в покое и ясном душевном равновесии. Кто-то из прислуги осмелился произнести это вслух, но даже если бы этого утверждения и не прозвучало, мать Софья и без того, с первого взгляда на находящуюся тогда в беспамятстве Ирэн поняла, что та удивительно похожа на нее в молодости Разумеется, некое сходство было в молодые годы у них с сестрой Ниной — матерью Ирэн, но разметавшаяся на постели девушка была точной копией именно юной княжны Ольги. Как и та в свое время, она была не просто очень хороша, но и совершенно необычна в своей красоте Когда же, ненадолго придя в себя, Ирэн заговорила, мать Софья, поражена была еще более — у племянницы был ее голос — низкий и слегка хрипловатый, такого не было ни у кого в их семье и отец шутил иногда по поводу проезжего цыгана, вызывая бурное негодование княгини — матери. Разными у них были лишь глаза Когда-то, юная Ольга, поражала воображение своих многочисленных поклонников прозрачной ледяной синевой своих огромных глаз Глядя в них, казалось, что хрупкое морозное зимнее небо погожим солнечным днем вдруг раскололось, словно оброненное молодицей зеркальце, на мелкие частицы и осколки его мерцают теперь под густыми темными ресницами княжны Ольги Создавая образ Ирэн, природа пошла еще дальше, наделив ее глазами совершенно небывалого у людей — яркого фиолетового цвета, от чего красота юной баронессы фон Паллен казалась и вовсе уж неземной.

Мягкий, желтоватый, словно топленое молоко свет ночника, разбавил сумрак комнаты и мать Софья огляделась вокруг, словно пытаясь лучше понять душу племянницы, разглядев как следует предметы, ее окружающие Поверх китайской ширмы, скрывающей за собой большой зеркальный туалет, уставленный множеством безделушек, склянок и флаконов, наброшено было, снятое с Ирэн в тот роковое утро, да так и не убранное прислугой вечернее платье, в котором встречала она новый год, Здесь же валялись атласные в тон платью вечерние туфельки расшитые бисером На туалетном столе лежали драгоценности, бывшие на ней в ту ночь и почему-то не тронутые грабителями Мать Софья задумчиво разглядывала их, беря в руки поочередно и испытывая при этом какую-то смутную, необъяснимую еще тревогу Блистательную красу Ирэн в новогоднюю ночь подчеркнуть призван был роскошный бриллиантовый гарнитур, состоящий из тяжелого струящегося гирляндой драгоценных камней колье, таких же серег, браслета и кольца Еще два кольца не относились к гарнитуру, но вполне гармонировали с ним И только диадема, темного старинного золота, напоминающая формой маленькую корону, сплошь усыпанную крупными и необычайно темными рубинами, в тщательно продуманный и безупречный, с точки зрения стиля, наряд Ирэн явно не вписывалась Тридцать с лишним лет мать Софья не носила ничего, кроме строгого одеяния монахини, но прежде, она, как и племянница, была блестящей светской красавицей, обладающей безупречным, отточенным поколениями вкусом Одного взгляда на вечерний наряд Ирэн и те драгоценности, которые подобраны были к нему, княжне Ольге было достаточно, чтобы безоговорочно решить — старинную диадему она сама никогда не надела бы в комплекте с ними Но столь же абсолютно была уверена она в том, что этого не сделала бы и ее племянница, молодая баронесса фон Паллен В мягком приглушенном свете ночника рубины в диадеме казались совсем черными и лишь когда, мать Софья, повернула украшение в руках так, что на него упал слабый луч света, они вдруг наполнились им и вспыхнули густым темно — красным мерцанием, словно ожили в них и затрепетали крупные капли запекшейся крови Дверь в комнату бесшумно отворилась, но и этого слабого звука достаточно было, чтобы мать Софья испуганно вздрогнула и едва не уронила диадему на ковер Боясь потревожить спящую, горничная знаками попросила ее выйти и в коридоре полушепотом испуганно сообщила: