Утром вечерние фантазии, особенно пришедшие на не очень трезвую голову, как правило, не вызывают вчерашнего энтузиазма., если не представляются вовсе нелепыми и абсурдными. Такое — часто случалось и с ним. Но сегодня это было не так Он налил себе еще одну чашку уже остывшего кофе и с удовольствием прихлебывая ароматный напиток, задумался На кладбище ехать ему по-прежнему хотелось — это было вполне определенное ясное желание. Хотя до вчерашнего вечера он предполагал провести последний свободный день в Париже совсем иначе — как делал это обычно — пробежаться по хорошо знакомым магазинам, пополнив свой гардероб и приобретя необходимые подарки, потом, если погода будет тому соответствовать, безмятежно пошляться по улицам, оставив машину где-нибудь в тени деревьев, но неподалеку от маршрута прогулки, чтобы устав, можно было быстро вернуться в ее прохладный уютный салон, потом долго и со вкусом отобедать в « Гранд — Каскаде» — знаменитом парижском ресторане, который он любил с истовостью снобствующего туриста.
Варианты проведения вечера были различны — на этот случай в дальнем углу портмоне, чтобы не мельтешить перед глазами и не попасться под руку в неподобающий момент, хранилась визитка мерзкого весьма типа — Пети Бестермана, берущего на себя труд организации досуга состоятельных русскоговорящих господ в ночном Париже Впрочем, иногда он пускался и в свободное плавание и всякий раз приключения были легки и необременительны Все это можно было легко организовать еще и сейчас, но допивая кофе он остался верен принятому ночью решению Это было странно.
Водителя-серба, носящего французское имя Манэ — с ним он всегда работал, приезжая в Париж, решение патрона, пожалуй тоже слегка удивило, но разумеется, вида он не подал. Лишь коротко взглянул в зеркальце на пассажира чуть внимательнее и острее, нежели обычно. Однако, минута канула в вечность, и солидный « Мерседес» уже катил по запруженным машинами парижским магистралям, побиваясь к окраине столицы Бабушка его любила романсы Вертинского, но это было, пожалуй, самое достойное из ее песенного репертуара, далее следовали всевозможные «Танго сильнее смерти» и " Шумит ночной Марсель в притоне «Трех бродяг» Под эту музыку и прошли его ранние детские годы Еще бабушка тайком от родителей читала ему дневники Вырубовой, зачем-то изданные в первые годы советской власти, стихи Надсона и Зинаиды Гиппиус, и еще каких-то авторов, имена которых он сейчас вспомнить не мог. Часто повторяла бабушка, что человек только тот, кто комильфо, подчеркивая, что цитата принадлежит раннему Тостому, из чего следовало, видимо, что более поздние убеждения графа она не разделяла При этом бабушка запросто назвала великого писателя — графом Львом Николаевичем, а императрицу Александру Федоровну, если речь вдруг заходила о доме Романовых — несчастной Алекс Из всего этого можно было сделать вывод. что бабушка его если и не принадлежала к царствующей династии, то уж непременно провела молодость свою в высшем Петербургском свете, будучи представленной ко двору, и накоротке знавшей его обитателей Все это было категорически не так — она родилась в маленьком провинциальном южнорусском городишке и никогда до замужества, а оно состоялось уже в ту пору, когда ни Романовых, ни их двора, ни Петербургского высшего общества, ни самого Санкт-Петербурга не было и в помине, его не покидала Правда, родилась она в семье местной технической интеллигенции, впрочем такое обозначение социального положения тогда было неизвестно.
Говорили проще — бабушкина семья принадлежала к мещанскому сословию — ее отец был инженером-путейцем Семья жила, видимо, неплохо. И бабушка, и все пять ее сестер, окончили местную гимназию и смиренно ожидали замужества, которое их к всеобщему удовольствию не миновало. Что же касаемо бабушкиных замашек и претензий на великосветскость, то причиной их была директриса местной гимназии, дама в действительности некогда принадлежавшая к высшему обществу и даже настоящая княгиня, но избравшая для себя модный во времена ее молодости путь хождения в народ и начавшая карьеру простой учительницей, завершая ее в преклонном возрасте в должности директрисы небольшой женской гимназии в маленьком провинциальном городке Народнические идеи видимо с годами выветрились из ее души и не владели более разумом, а вот воспоминания о прекрасной сказочной почти, особенно на фоне пыльной провинциальной скуки, петербургской юности, напротив, проступили ярко и теперь она щедро делилась ими с воспитанницами, порождая в их неокрепших душах сонм девичьих волнений и мечтаний, облеченных в весьма конкретные образы и сцены, красочно живописуемые престарелой наставницей Настал февраль, а затем и октябрь семнадцатого, но в жизни скромной семьи инженера путейца мало что изменилось — поезда ходили и при большевиках и во время коротких налетов добровольческой армий, и все шло своим чередом, включая замужества дочерей и рождение внуков. Той, которой суждено было стать его бабушкой, повезло впрочем более других в семье — ею увлекся молодой чекист со смешной крохотной фигуркой мальчика подростка и столь же смешной фамилией Тишкин, увлекся серьезно, вскоре просил ее руки и получил согласие Смешными у его деда-чекиста, были только рост и фамилия — во всем прочем это был человек крайне серьезный и последовательный В двадцать семь лет он уже возглавлял ЧК того самого маленького городка, в тридцать семь — был крупным чином НКВД и жил с семьей в Москве в огромной по тем временам квартире в доме на проспекте Мира. К пятидесяти маленький чекист Тишкин стал генералом госбезопасности и уже до самой своей смерти в шестьдесят седьмом году бессменно возглавлял одно из управлений на Лубянке, снискавшее себе едва ли не самую мрачную славу Позже, изучая новейшую отечественную историю в школе, а затем и в институте, он тщетно силился понять, как умудрился дед пережить и даже благополучно весьма пересидеть все многочисленные лубянские чистки Складывалось впечатление, что каждая новая сокрушительная для большинства его коллег волна разоблачений и массовых их репрессий, его, напротив, подбрасывала вверх к новым должностям, званиям и кабинетам, с каждым разом все более и более величественным, поражавшим посетителей прежде всего своими размерами — маленький Тишкин, видимо, исподволь все же компенсировал свои комплексы и таким способом Про другие — ходили особо мрачные слухи Однако спросить об этом деда он не посмел бы никогда, будь тот хоть бы даже жив к моменту, когда подобные вопросы стали приходить в голову внука. Впрочем, надо сказать откровенно, особо они его никогда не занимали Дед умер, когда ему исполнилось восемь лет и маленькому Диме показалось тогда, что в этот момент вся семья дружно опустилась с цыпочек, на которых передвигалась в стенах отчего дома все предыдущее время, впервые став на полную стопу. Впрочем, пока был жив дед, это похоже никого особенно не тяготило. По крайней мере, он по малолетству этого не замечал Бабушка умудрялась украшать суровый большевистский быт, диктуемый мужем, при помощи правда прислуги — горничной и кухарки — заливной осетриной и запеченным боком барана, мебелью из карельской березы, вывезенной в сорок пятом из оккупированной Германии, где дед работал несколько послевоенных лет, кружевным постельным бельем и скатертями того же происхождения вкупе с картинами известных, как выяснилось много позже авторов и прочей домашней утварью отлитой преимущественно из благородных металлов В отсутствие деда, а бывал он дома крайне редко, последние годы предпочитая поводить даже короткие часы отдыха на большой даче в Валентиновке, бабуля не оставляла и своих музыкальных и литературных пристрастий, охотно посвящая оставленного на ее попечение внука в тайны петербургского высшего света, которые поведала ей в далекую пору юности русская княгиня — народница, расстрелянная, к слову, в двадцатом, и скорее всего не без ведома чекиста Тишкина за связь с бело офицерским подпольем Но об этом бабушка вспоминать не любила — Все дело в бабушке, именно в ней, — так решил он рассеянно обозревая окрестности Парижа мелькавшие за окнами машины. — все эти графья, князья, были ее неутоленной страстью, ничего удивительного, что ее же любимый Вертинский нав